Через призму трансатлантического рабства
Джулия О'Коннел Дэвидсон
Начиная с 2000 года для политиков, руководителей и многих НПО стало обычным говорить о торговле людьми как о современном эквиваленте трансатлантического рабства. В своей статье об ужасающем всплеске числа погибших при пересечении Средиземного моря из Ливии премьер-министр Италии Маттео Ренци в апреле 2015 года писал: "Торговцы людьми – это работорговцы XXI‑го века, и они должны быть привлечены к ответственности". Определение торговли людьми как работорговли согласуется с давним определением рабства как явления, когда людей низводят до уровня товара. В 1845 году один из основателей Американского общества борьбы с рабством Джордж Борн усмотрел главное зло рабства в том, что оно "низводит человека до уровня вещи". В наши дни торговля людьми рассматривается в качестве современной формы рабства, поскольку она, похоже, размывает ту грань между человеком и вещью, которая имеет ключевое значение с точки зрения человеческого достоинства и благополучия, а люди превращаются в товар, которым распоряжаются ради наживы. Поэтому, согласно этому тезису, эта торговля является занятием, которое надо искоренить любыми необходимыми средствами.
Однако более тщательное изучение истории трансатлантического рабства приводит к несколько иным выводам относительно ужасов рабства, причин, по которым мигранты и беженцы уязвимы в плане эксплуатации и неподобающего обращения, и политических мер, необходимых для их защиты.
Люди, вещи и рабы
В 1834 году в Новом Орлеане в особняке, принадлежавшем д‑ру Луису Лалори и его жене Дельфине, вспыхнул пожар. Соседи, прибывшие для оказания помощи, обнаружили, что верхние комнаты закрыты на замок, а взломав двери, обнаружили там семь человек, которые были живы еще, но подвешены к потолку на цепях и страшно искалечены. Жертвами оказались рабы, принадлежавшие семье Лалори, и, как позднее было обнаружено, Дельфина Лалори подвергала пыткам и убила еще многих мужчин, женщин и детей. В антирабовладельческой прессе того времени много писалось об этом деле, поскольку оно послужило наглядным свидетельством беззащитности рабов перед лицом своих хозяев. И все же важно отметить, что в большинстве рабовладельческих штатов убийство рабов было поставлено вне закона, и Дельфина Лалори реально нарушила гражданский кодекс Луизианы в части рабовладения, где было зафиксировано, что владельцы не должны калечить, наносить телесные повреждения или убивать принадлежавших им людей.
Обычно владельцы имущества вправе распоряжаться своим имуществом по своему усмотрению. В том же гражданском кодексе не было положений, препятствующих владельцу имущества, например, порвать ненужную книгу. Это указывает на тот факт, что хотя в Атлантическом мире обращенные в рабство рассматривались в качестве объектов имущества, они не считались "вещами", аналогичными любым другим предметам. Рабовладение на деле основывалось на своде законов, согласно которым обращенные в рабство рассматривались, согласно заключению Саиды Хартман, в качестве объекта, имевшего "двоякую природу" как вещи и как человека. Теоретически этот свод законов сдерживал рабовладельцев. Еще более ключевым аспектом являлось то, что он служил мерой сдерживания для обращенных в рабство, предусматривая их юридическую и моральную ответственность как людей за любые возможные совершенные ими уголовные преступления.
В отличие от скота, с которым их, как правило, сравнивали, рабы Атлантического мира подлежали аресту, судебному преследованию и наказанию за совершение противоправных актов. К числу этих актов относились любые формы сопротивления или отказ подчиняться приказам владельца или любого белого человека, какими бы произвольными или экстремальными они ни были. Законодательство также предусматривало уголовное наказание за любую попытку совершить побег. Так, согласно закону о беглых рабах, беглый раб привлекался к ответственности в качестве лица за преступление, заключавшееся в краже себя как вещи. Это противоречие являлось неизбежным атрибутом рабства. За исключением случаев, когда люди убиты или заключены в темницу, они сохраняют способность к независимым действиям, а мертвый раб или раб, надежно заключенный в темницу, был бы непроизводительным ресурсом. Рабовладельческое законодательство, предусматривавшее потрясающие жестокие наказания, было призвано не допустить, чтобы обращенные в рабство люди действовали самостоятельно, и в частности не допустить их побега или сопротивления тем условиям, в которых они были обращены в объект собственности владельца.
Соответственно, по закону раб был не совсем "вещью" и не совсем "человеком". На практике эта двусмысленность приводила к тому, что обращенный в рабство не был защищен от владельца, который решил подвергнуть его пыткам или убить его. Рабы Дельфины Лалори совершили бы преступление, если бы покинули ее дом без разрешения. Любой, кто оказал бы им помощь в побеге, считался бы совершившим уголовное преступление.
Пересмотр параллелей между прошлым и настоящим
Говоря об истории трансатлантического рабовладения в связи с нынешними потоками мигрантов, вызванными кризисами, следует отметить, что торговля обращенными в рабов африканцами, которых завозили в страны Америки, не может служить полезным фоном для сравнения. Африканские жертвы работорговли уезжать не хотели, и их перевозили силой. Беженцы и мигранты сами хотят переменить место пребывания, и на то у них есть веские причины. Более убедительной исторической параллелью является сравнение между современными мигрантами и беженцами и рабами, пытавшимися бежать, чтобы освободиться от рабства. Эти последние стремились добраться до свободной территории в надежде сохранить свою жизнь и/или коренным образом повысить свой статус и шансы на выживание. Подобные надежды мотивируют и тех, чье перемещение в наши дни называют "мигрантским кризисом".
Фокусируя взгляд на этом общем остром стремлении к перемещению, можно усмотреть еще одну четкую историческую параллель – между рабовладельческими государствами и современными государствами; это особенно касается используемых ими методов для ограничения перемещения людей. Почти все стратегии, которые в настоящее время применяются государствами Европейского союза с этой целью, были уже концептуализированы и применены рабовладельческими государствами, для того чтобы поставить под контроль мобильность рабов; эти меры включали, в частности, введение паспортов, виз, патрулирование границ и установление систем наблюдения, санкции против перевозчиков, помещение под стражу, а также введение законов, предусматривающих наказание для тех, кто оказывает помощь и поддержку людям, перемещающимся без разрешения государства. В марте 2016 года датская активистка в защиту прав ребенка Лизбет Цорнич была судима и приговорена к штрафу на основании законов о торговле людьми за то, что подобрала голосовавшую на дороге семью сирийцев и доставила их в Копенгаген. Ее муж тоже был оштрафован за то, что пригласил семью к себе домой, напоил кофе с пирогом, а затем довез до вокзала, где купил им билеты в Швецию. В этом и других аналогичных примерах не просматривается параллель между тем, что на юридическом языке называется "торговля людьми", и трансатлантической работорговлей, но мы наблюдаем близкое сходство между сегодняшним законодательством о торговле людьми и американским законом о беглых рабах, который использовался для привлечения к уголовной ответственности тех, кто помогал беглым рабам. Отзвуки рабовладельческой эры звучат и в истории тех мигрантов и беженцев, которые – с помощью других или самостоятельно – сумели переплыть море или пробраться через проволочные заграждения, ускользнуть от "пограничных охотников", мимо сторожевых постов и других мощных препятствий для безопасного передвижения, возведенных государствами Европейского союза. Нелегальные мигранты, оказавшиеся на территории Европейского союза, все чаще подвергаются уголовному преследованию за совершение практически любых действий, необходимых для того, чтобы выжить, – от занятия трудом и аренды жилья до пользования банковскими услугами – и тем самым принуждаются к проживанию в нищете. Кроме того, все чаще они в принудительном порядке лишаются возможности к передвижению либо путем заключения в иммиграционные центры, либо подвергаются мерам, призванным не допустить покидание ими тех мест, где они могут с трудом обеспечить себе средства к существованию, не могут укрыться от стихии, страдают от болезней и сталкиваются с возможностью погибнуть в огне (лагеря, подобные недавно закрытым "джунглям" в Кале и на границе с бывшей югославской Республикой Македонией).
Поражает сходство между положением тех, кто сегодня лишен статуса законного иммигранта, получившего разрешение на проживание, и теми, кто в прежние времена был лишен статуса свободного человека в рабовладельческих государствах, но это сходство не в том, что человека низводят до положения вещи. Сходство состоит в том, что обе группы рассматриваются в качестве состоящих из особых и неравных категорий "лиц". Точно так же, как свободный белый гражданин рабовладельческого государства, просто в силу того, что он по случаю родился в нем, обладал правами и свободами, намного более широкими, чем раб, сегодня гражданин Европейского союза (опять-таки в силу того, что он по случаю родился в нем) обладает правами и свободами, намного превосходящими те, которыми наделены нелегальные мигранты, находящиеся на той же земле. В связи с этим неравенством и открывается возможность для эксплуатации и злоупотреблений.
Тот, кто не обладает правом на то, что необходимо человеку для жизни на той или иной территории (работа, жилье, медицинское обслуживание) или правом переехать туда, куда ему нужно, или стоять там, где он стоит, (так что в любой момент он может быть схвачен, помещен под стражу или насильственно перемещен через границу чиновниками), вынужденно попадает в зависимость от других людей, через посредство которых он может приобрести мобильность и средства к существованию. Учитывая эту глубокую зависимость, неудивительно, что поступают сообщения о том, что дети и женщины из числа мигрантов и беженцев подвергаются неподобающим действиям сексуального характера, либо выясняется, что мигранты и беженцы платят огромные суммы людям, обещающим им помочь с побегом или с выживанием, и отдают себя в руки таких людей, либо обнаруживается, что некоторые из тех, кто предлагает им помощь, оказываются непорядочными и даже жестокими и пользуются их обездоленным положением, обманывая, эксплуатируя их или злоупотребляя их доверием.
Разумеется, лица, которые злоупотребляют доверием мигрантов, как детей, так и взрослых, в моральном отношении омерзительны. Но уж никак не менее отвратительны законы и стратегии, которые лишают мигрантов и беженцев возможности вырваться из ужасающих антисанитарных, опасных и безнадежных условий, в которых происходит разлучение детей и родителей, люди погружаются в нищету, превращаются в бездомных и лишаются прав, делающих (большинство) граждан государств Европейского союза полноправными. Из‑за действующих в Европейском союзе правил, регулирующих предоставление убежища и иммиграцию, жизнь десятков тысяч мирных мужчин, женщин и детей, которые покинули свои дома в попытке всего лишь спасти свою жизнь и обеспечить благополучие, зависит просто от случая.
Нужны перемены
В период до гражданской войны в Америке не все даже из тех белых, кто осуждал рабство по соображениям морали, считали возможной или практически осуществимой его внезапную отмену и превращение рабов в свободных и равных граждан. Отмена рабства, говорили они, приведет к снижению заработка свободных белых рабочих и вызовет экономический коллапс, поскольку освобожденные рабы лягут колоссальным и недопустимым бременем на все общество. Рабы не готовы стать равными гражданами, говорили они. Рабы африканского происхождения чересчур невежественны, слишком отличаются в культурном отношении и проявляют чрезмерную склонность к насилию. Если их освободить, рабы-мужчины будут осуществлять сексуальное насилие над белыми женщинами, говорили они. Поразительно, насколько точно эти доводы против незамедлительной отмены рабства и предоставления равных прав рабам напоминают выдвигаемые сегодня доводы против открытия границ Европейского союза и прекращения дискриминации по признаку национальности.
Если оставить в стороне расистский подход, подпитывающий такие возражения, неоспоримым является тот факт, что люди не прекратят перемещаться, поскольку перемещение это часть человеческой природы. Вне всяких сомнений, люди не прекратят покидать территории, охваченные войнами, и бежать от других обстоятельств, в которых они не могут обеспечить себе средства к существованию или осуществлять свои мечты и чаяния, перемещаясь в те места, где открываются более широкие возможности. Если мы не хотим, чтобы они утонули, задохнулись в контейнерах грузовиков, или погибли под колесами поездов, или подвергались эксплуатации и злоупотреблениям со стороны тех, кто обещает им помочь переехать и найти работу, а затем заманивает их в ловушку и насилует их, мы должны устранить барьеры, ограничения и неравенство, которые делают их невероятно уязвимыми.
Дело Дельфины Лалори дает нам моральные основания для перемен. Ведь следует помнить, что ее преступления ужаснули не только сторонников отмены рабства (что вовсе не удивительно), но и белых рабовладельцев. А свободные граждане Нового Орлеана были настолько возмущены ее порочностью, что, одержимые чувством мести в отношении семейства Лалори, они впервые в истории города устроили беспорядки. Поддержка рабства как правового института или извлечение из него выгоды не равнозначно поддержке садистских пыток. По этой причине стало возможным осудить чрезмерное и неоправданное насилие со стороны Лалори, не осуждая при этом правового разграничения между рабами и свободными гражданами. Так и сегодня: некоторые люди, высказывая по соображениям нравственности возмущение действиями лиц, которые, пользуясь беспомощностью мигрантов и беженцев, подвергают их крайне вопиющим формам насилия и эксплуатации, не осуждают при этом законов, которые ставят всех нелегальных мигрантов в положение потенциальной уязвимости перед лицом таких злоупотреблений.
Если европейцы не хотят занять в отношении жертв торговли людьми ту же позицию, которую занимали рабовладельцы из Нового Орлеана в отношении жертв Дельфины Лалори, сокрушаясь о судьбе, которую мы фактически им навязали, то мы должны приступить к открытию границ, расселению беженцев, созданию новых каналов для легальной миграции и прилагать усилия к утверждению равноправия независимо от национальности.
Джулия О'Коннел Дэвидсон является профессором социологии в школе социологии и политических и международных исследований Бристольского университета. Выражается признательность Фонду Леверхульме за финансовую поддержку в проведении исследований, результаты которых положены в основу настоящей статьи (проект MRF‑212‑085).